Семеро сирот. По моим наблюдениям, мужчин, оказавшихся в тюрьме, а уж тем более на зоне, почти всегда бросают жены, примерно в 80—90 процентах случаев. Недавно беседовала с двумя сестрами, вот только-только освободившимися из женской тюрьмы, спрашивала их, остаются ли мужья со своими женами, попавшими в передрягу? Они долго вспоминали: сказали, нет, не знают таких случаев, здесь бросание стопроцентное. Потом старшая сестра все же вспомнила, что да, говорили старожилы, был один такой позитивный пример, но подробностей не знает и сама лично не сталкивалась. Почему их бросают, окружающим не всегда понятно, причем бросают и невиновных, заказных, что самое обидное. Из-за подлой натуры — да, очень многие бросают именно поэтому. Но сама система ФСИН, и не только ФСИН, а вообще репрессивный аппарат построен таким образом, чтобы человек, попавший под это колесо, был раздавлен и остался один. Когда твоих родных понуждают тебя бросить — вот про эту пытку люди стараются не говорить ни с той, ни с другой стороны, а ведь для многих именно эта пытка — самая страшная. Слишком болезненна эта тема. Содержать человека в тюрьме или на зоне — это очень дорого. Взятки, посылки, передачи, переводы, поездки — все это обходится в серьезную копеечку. И очереди, бесконечные очереди, в которых ты стоишь сутками. И выбор у тебя остается небольшой: либо ты работаешь и пытаешься содержать семью, либо ты стоишь в этих бесконечных очередях и ходишь по судам, прокуратурам и разнообразным комиссиям. Ни один самый лояльный работодатель не выдержит твоего графика работы, в котором ты скорее отсутствуешь, чем присутствуешь. Я помню, как впервые пришла в тюрьму с передачей, это была «Пятерка», СИЗО на Выборгской, рядом с московским УФСИНом. Часа через два стало понятно, что за день моя очередь не пройдет и надо здесь ночевать. Ночевала в машине, туалет — в кустах, как у всех. А еще через трое суток выяснилось, что моего мужа там нет — следствие пошутило, и так мне никто никогда — до сих пор, кстати, официально и не сообщил, где находится мой муж. Подняла знакомых и знакомых знакомых, у которых были знакомые где-то рядом с этой системой, они-то мне и сказали, что муж в Бутырке. И началось бесконечное хождение туда и нескончаемые очереди. Связи с мужем первое время не было, свидание следствие не дало ни разу, доверенность я купила за 60 000 рублей. А потом, стоя в одной из очередей, встретила древнюю бабушку, которая тоже пришла за доверенностью, и ей ее моментально выдали, потому что было очевидно: с бабушки взять нечего. У бабушки из-под Рязани сидел в Бутырке сын, и она рассказала мне о своей нехитрой экономике: пенсия около четырех тысяч, до Бутырки она доезжает за 600 рублей и обратно столько же, ночует на вокзале, а ведь и с собой надо что-то взять, вот она привезла в передачу пять батонов хлеба. И каждый месяц ездить не может — дорого. Но, конечно, самое главное и самое гадкое — запрет на свидания. Люди могут сидеть годами, и следствие не будет давать разрешение. Официально — это как бы в интересах следствия, хотя непонятно, каким образом свидание через двойное стекло, где говоришь в телефонную трубку и все разговоры записываются, может следствию повредить? Ведь по логике это может следствию только помочь. Я недавно познакомилось с Юлией Рощиной, ее мужа Олега Перовский суд Москвы приговорил к 18 годам строгого режима за контрабанду. Главбуху дали 15 лет, сейчас арестовали и брата Олега. Таможенников в деле, разумеется, нет. Очень сомнительное следствие, очень сомнительное дело, по которому выходит, что малюсенькая фирмёшка с годовым оборотом в 15 млн рублей завалила всю Россию контрабандным полистиролом и прочими химическими веществами, необходимыми при крупном строительстве и производстве пластиковых кресел с тазиками. Ну да не о сути дела речь. У Олега есть жена Юлия (она из тех, кто не бросает), мама и трое детей. Олега арестовали 1 октября 2008 года. За это время следствие ни разу не разрешило ему увидеть ни жену, ни маму, ни детей. Один раз жене разрешили прийти сразу после оглашения приговора и потом сразу снова запретили. Жена — домохозяйка, мама тоже, дети маленькие. Какой смысл не давать человеку увидеть семью? Никакого, кроме одного: применить пытку, разрешенную нашим законодательством. Вот Юля пишет мне письмо: «Плакать и говорить о своей тяжелой судьбе не приходится — не такая уж она у меня тяжелая. Вот одна моя бабушка родила 7 детей, вторая бабушка 12 — и все, слава Богу, выросли и выжили: ни война, ни послевоенный голод не погубили 19 детей. А в это время отец семерых детей сидел в тюрьме за украденный мешок отходов пшеницы, из которого можно было еще смолоть 1 стакан муки и накормить семью. У меня всего лишь трое детей, да в мирное время… Смогу ли я вырастить своих детей патриотами страны? Страны, в которой живут без веры в Бога, где нет идеи, ради которой и умереть не страшно, где не верят людям в погонах, где президентские инициативы называют «отзвуками»? Смогу ли я объяснить людям, бывшим партнерам мужа, одноклассникам моей дочери, родительскому комитету в школе, социальным сотрудникам из управы района, соседям по лестничной площадке, что мой муж никого не убивал, чтобы получить такое наказание, 18 лет строгого режима? Самое страшное, что впереди нас ждет еще одно уголовное дело, по которому забрали и посадили в «зиндан» брата моего мужа, у которого осталось четверо малолетних детей. Сможем ли мы, впитав все лучшее от наших бабушек — силу, мужество, стойкость, выносливость, — вырастить и воспитать 7 детей в 21 веке?» Я в них не сомневаюсь — смогут, гены хорошие. И хорошо, что успели детей родить и эти гены им передать. Только вот действительно — а адекватна ли страна, которой эти гены не нужны? И как они выживут, эти семеро новых сирот новой России?
При всем моем уважении к экс- главреду "BusinessWeek", к журналисту и преподавателю МГУ, и просто моему товарищу по-несчастью Ольге Романовой, позволю себе не согласиться! Если 80-90 % женщин мужей бросают, то, что это за толпы и очереди возле СИЗО и ИК?
