Наблюдения за тюремным контингентом
Наверняка — даже совершенно точно — в тюрьмах сидят очень плохие люди. А другие плохие люди их сторожат. Только мне они отчего-то не встречаются, эти плохие люди, на свободе-то их куда больше.
В общем, даже понятно, отчего плохие люди не встречаются: на зону к ним никто не приезжает, поэтому я не вижу и не общаюсь с ними в нашем тамбовском общежитии ИК №3, а когда муж был год в Бутырке, он не поминал таких — ну, почти не поминал, — чтобы лишний раз не волновать. Говорил в основном о хороших людях.
Вот только что пришло письмо от совершенно неизвестного мне человека, он сидел с мужем в Бутырке как раз, очень правильное и теплое письмо: «Меня зовут Константин. В 2008 году я сидел на Бутырке и хорошо знаком с Вашим мужем... Достаточно долгое время провели с ним на «Большом Спецу», правда, в разных камерах, но «дорогу» держали вместе... конечно, и часто встречались перед судами. Он у Вас хороший парень, одним словом, МУЖИК! Я также сидел по ст. 159 и боролся за свои права... но, увы, все равно дали срок. С Шимкевичем Сергеем я сидел в одной камере и с экономистом А., я думаю, он Вам говорил. Хотел у Вас поинтересоваться, как Леша? Где он сейчас? Сколько ему еще осталось? Передайте ему привет от Константина с камеры 314-й, я там сидел, а Алексей, как помню, был в 256-й. Вам я желаю прежде всего здоровья и улыбок на лицах ваших деток. Держитесь, Оля, а если нужна моя помощь, то я готов что-нибудь сделать, что в моих силах, так как сам прошел этот ад...»
(А ведь приятно, когда твоего мужа и еще кто-то, кроме тебя, считает хорошим парнем, и этот кто-то при этом не девушка (здесь бы смайлик), а прошедший огонь, воду и медные трубы активный юзер соцсети «Сокамерники».)
Надо же, я-то на свободе и два года пытаюсь кому-то в чем-то помочь, а в итоге люди, находящиеся порой в гораздо худших обстоятельствах, сами предлагают помощь. Бутырку мне страшно вспоминать — это действительно ад, и ад рукотворный, где главные черти — тюремное начальство, ныне чуть-чуть подвинутое, и следствие, прессующее арестованных настоящими пытками: лишением возможности общения, переводами в «плохие» камеры, запретом на медпомощь и т.д. То, что начальник Бутырки, уже бывший, Дмитрий Комнов, — садист, это я знала. Но то, что еще и шельма, — открылось недавно. Помнится, мы с мужем несколько месяцев правдами и неправдами пытались подписать у него доверенность (муж доверял мне распоряжаться его имуществом), в итоге я ее выкупила за 60 000 рублей, за взятку (состоялось расследование, спасибо московскому УФСИН), и вот когда она понадобилась, выяснилось, что она сознательно оформлена так, чтобы я давала еще, еще и еще. Слава богу, муж уже не там — нотариус в Тамбовской области оформила все, как положено, за полдня, с оплатой согласно тарифу. Еще и удивилась: в чем проблема-то?
Убедилась еще раз: с зоной нам, извините за выражение, повезло. Просто хорошие люди вокруг. Про начальство отдельный разговор — и хороший, а вот еще штрих про контингент. Зашла на общую кухню в общежитии для родственников, задумчиво стою у раковины с тарелкой — надо бы помыть, а забыла средство, тру так, под холодной водой (с напором горячей воды имеются проблемы, но не смертельные), рядом возникает прекрасный юноша вот с таким буквально текстом: «Сударыня, позвольте вам помочь и предложить немного моющего средства». Обомлела. Совершенно университетский юноша Тимур, небесной красоты, вот примерно так, в духе Серебряного века русской поэзии, он три дня и выражался — за что сидит, не знаю, спрашивать не принято, но срок большой, и пребывает он, в отличие от моего мужа, в специфическом отряде, с блатными. Во всяком случае, так мне было рассказано дневальным Димой, который все про всех знает. Но никому особо не говорит.
Дневальный Дима — мой товарищ и брат, с которым мне, увы, скоро придется расстаться. Дима заведует комнатами длительных свиданий, то бишь общежитием для редких приезжающих родственников, и там он царь и бог. Он выдает под расписку ножи (колюще-режущие!), снабжает посудой, поддерживает чистоту и порядок, а главное — следит, чтобы все были счастливы. Во всяком случае, по-моему, именно такую миссию он сам на себя с большим успехом возложил. Дима тоннами перемалывает книжки по психологии (кажется мне, вполне шарлатанские) и мечтает стать промышленным альпинистом. Москвич, имеет семью: мать, брата и сестру, все младшие, а потому он запретил им к себе ездить, поскольку удовольствие это дорогое — дорога, закупка продуктов, оплата комнат, набегает изрядно. Диму от нас забирают в связи с новым веянием: первоходки теперь будут сидеть отдельно от рецидивистов, и наша достославная колония как раз определена как место для первоходок. Мысль эта кажется мне правильной и разумной (Тимуру из Серебряного века явно должно выйти облегчение), однако ж с Димой расставаться жаль. Он совсем молодой паренек, лет 25 ему, вся жизнь впереди, и нрава он почтенного, склонного к исправлению, но имеет две судимости: первая условная, а уж по второй он попал по самое не могу. Дима склонен к некоторому перфекционизму (в связи с чем назначен конферансье на праздничном концерте, посвященном Дню Победы), а на воле из-за той же художественной натуры был фальшивомонетчиком. В общем, это первый в моей жизни хорошо знакомый рецидивист. Если и остальные примерно такие же, то надо проситься в тюрьму.
…А вообще-то после поездок в зону я очень долго пытаюсь вырваться на свободу. Это очень нелегко — привыкнуть к свободе, даже если ты всего три дня пробыл в тюрьме. Свобода кажется странной и непонятной, пугающей и чужой, враждебной и агрессивной, а главное — нечестной. В тюрьме все по-другому.
Ольга Романова
28.04.2010
|
